Внемли, о путник, повести моей,
О скорбном месте, что зовут бордою:
То не приют, но ветхий мавзолей,
Барак для душ, сожженных синевою.

Здесь бич лежит, ему не нужен свет,
Ни труд, ни почесть — жребий его брошен.
В своем дерьме находит он ответ,
Чей запах здесь поистине роскошен.

Ты можешь жарко речь о ремесле,
Чей труд благой бича излечит душу,
Но он — как дуб, поросший в злой земле,
Ничто не сдвинет с места его тушу.

Бичу тверди — но он не двинет век,
Его удел — не жизнь, но лишь забвенье.
Eau de cologne и крыша в лютый снег —
Вот то, что ищет бич для утешенья.

Не предлагай ему ни славы, ни трудов,
Оставь его в покое, в том бараке.
Пусть спит в блевоте, в вечности оков,
В своей родной, коричневой клоаке.

О чем с ним говорить? Помилуй, Бог!
Сей разум — овощ, выжатый до капли.
Пред ним умолкнет всякий демагог,
Родить хоть слово он сумеет вряд ли.

Не жди с бича ни дела, ни огня —
От человека лишь остался черный corpus.
Живая падаль завтрашнего дня —
Вот их культура, вот их magnum opus.

Какой контент доставит этот сброд,
Какой оставит след в сети страдальной?
Лишь испражнений черный хоровод,
Навоза холм, и смрад его печальный.

Бичи глумятся в пьяном кутеже,
Свой кал «контентом» кличут, гоготая.
Валяясь в луже рвоты, в négligé,
Бич разумеет себя ангелом из рая.

Им все равно — обилен ли помет,
Какого цвета, и какой текстуры.
Из года в год барак дерьмом растет,
По этажам вздымая верхотуры.

И стены, крыша, потолок и свод —
Все будет калом перекрыто вскоре
Таков их мир. Таков их крестный ход.
Се бичесфера. Анонимов горе.

---

С уважением,
Анонимус